Внезапное пробуждение писательских намерений и способностей в человеке является неожиданным для него самого, и долго им вынашивается. Одна и та же общественная, политическая и религиозная страсть может воодушевлять тысячи людей, но только один среди них, Станислав Ожеховский[2], не довольствуясь криком на всяческих сеймах и сеймиках, претворяет все свои негодования, порывы, заботы, ненависть и надежды в великолепную, золотой чеканки прозу. Превышает ли он остальных интеллектом, способностями? Несомненно, но среди этих способностей есть одна, развитая сильнее, чем другие, даже если она долго и не давала о себе знать: способность почувствовать, сколько силы таится в слове и как эту силу можно сделать послушной.

Есть разница между писателем, которого вдохновила идея, и писателем, призванным самим писательским инстинктом. Первый выбирает перо среди нескольких возможных орудий деятельности и, если оно было для него единственной возможностью, откладывает его, как только выполнит свою миссию. Для второго же творчество чаще всего прекращается вместе с жизнью. Как говорил Петрарка: "Scribendi vivendiqne mihi unus finis erit" ("Я перестану писать, когда перестану жить"). Это приводит иногда к столкновениям с обществом, становится причиной мучительных заблуждений и разочарований, иногда даже трагедий или грустных фарсов, если блестящий в прошлом поэт вдруг начинает писать театральные пьесы, рассчитанные на дешевый успех. Примером же разумного самоограничения был Вальтер Скотт. "Уже давно, говорит он, - я перестал писать стихи. Некогда я одерживал победы в этом искусстве, и мне не хотелось бы дождаться времени, когда меня превзойдут здесь другие. Рассудок посоветовал мне свернуть паруса перед гением Байрона". И он открыл для себя новую сферу творчества - исторический роман, где не имел соперников.

Нет более жестокого слова о писателе, как то, что он "кончился" или пережил свое творчество. С той минуты он начинает дрожащей рукой разрушать свою былую славу. Сильные личности вовремя откладывали предательское перо. Мицкевич был поэтом всего лишь несколько лет, и они дали все - от баллад до "Пана Тадеуша". После этого он жил и действовал как политик, публицист, лектор университета и апостол, закончил жизнь свою солдатом. Но во всех этих своих воплощениях он всегда оставался поэтом, потому что поэтическое творчество состоит не из одних только стихов: им является и вся жизнь истинного поэта. Однако чаще всего происходит так, что писатель не в силах вовремя отказаться от своего дела и тешит себя заблуждением, будто добытое мастерство сможет заменить ему свежесть импульсов и яркость воображения. "Если кто-нибудь просит у меня новых стихов, а я их уже больше не пишу,признавался старый Сюлли Прюдом, - я открываю ящик стола и вынимаю наугад первый попавшийся незаконченный отрывок. Тотчас же давнишние рифмы возвращают мне состояние духа, некогда их породившее. Откликается молодость, и прежние чувства согревают сердце, снова бьет иссякший родник".

Был день, когда этот родник забил впервые - самый прекрасный день в жизни каждого поэта. Удивительно, до чего трудно отыскать этот день в памяти, вспомнить его место в календаре. Редко кому удается воссоздать обстоятельства, при каких состоялось это посвящение в поэты. А между тем рождение писателя - великое, ошеломляющее событие. Могучее переживание, захватывающее, как первая любовь, и иногда, особенно у поэтов, с нею связанное. Поэзия нисходит на душу, как весна. Мир внезапно предстает обновленным, голубым. Поэты расцветают рано, иногда до тридцатилетнего возраста они дают все, что могли дать, как, например, Шелли, умерший тридцати лет, Байрон - двумя годами старше, а Рембо перестал творить, выйдя из отроческого возраста. Огромная работа Словацкого вся вместилась в сорокалетней жизни чахоточного больного. Не перешагнул сорока лет и Лукреций, примечательный еще и тем, что создал философскую поэму, насытив ее своей страстной, безумной молодостью. Молодыми угасли Яницкий, Семп-Шажиньский; двадцать два года было Кернеру, когда он пал на поле битвы; двадцать семь Лермонтову, когда он погиб на дуэли. Сотнями исчисляется перечень поэтических душ, сгоревших в ярком пламени поэзии.