Клеорн наблюдал за передвижениями студентов с явным неудовольствием. Хотя… Как всегда, дело имело не только явную, но и оборотную сторону, покрытую мраком. Может, и вправду найдут? К тому же, надо чем-то занять всех присутствующих в читальном зале, пока Лео не придет в себя настолько, чтобы переговорить со свидетелями.

И потом, добавил про себя Клеорн, подкручивая ус и рассматривая два ряда столов и склонившихся над книгами господ и дам в черных мантиях — никто не спешит отсюда уходить. Если студенты еще проявляли какой-то интерес к происходящему (пусть и чисто академический), то их мэтры-наставники, не обращая никакого внимания на снующих по читальному залу специалистов Министерства Спокойствия, продолжали жить в своем собственном мире, располагающихся на бумажных или пергаментных страницах. Кто-то чихал (да как громко!), кто-то умудрялся одновременно конспектировать, жестикулировать и увлеченно громить воображаемого оппонента. Клеорн послал одного из своих помощников, чтобы тот запротоколировал алхимические речи — так мэтр потребовал, чтобы ему потом выдали копию. Вон тот мэтр вел себя подозрительно: время от времени подходил к столу выдачи, брал очередную стопку книг — да с таким трепетом, с какой-то нечеловеческой жадностью… Клеорн нахмурился. Ему, человеку степенному, была больше по душе другая реакция — вон как у того бледного молодого алхимика, который откровенно спал над раскрытой книгой. Надо бы проверить «жадного» читателя, подумал Клеорн.

И вообще, странные люди, эти алхимики…

* * *

Как практик, Рудольфус оказался на высоте. Реанимированный похлопыванием по щекам господин директор ожил, подскочил и бросился исполнять повеления инспектора. В частности, поминутно раскланиваясь, лично отвел группу бдительного вида служак, предводительствуемых шишконосным Лео, в основное книгохранилище. Выскочил на рысях, отвел еще двоих специалистов в зал для Очень Высоких Особ; спустился с галереи, на всякий случай сбегал в свой кабинет. Официальная версия — за записями о расходах библиотеки за минувшие десять лет, на самом деле — чтобы выпить стаканчик успокоительного. Судя по всему, успокоительного в кабинете не оказалось: директор прибежал в читальный зал и, тщательно соблюдая режим тишины, шепотом заорал благим матом, что «этот хвостатый полосатый паразит» опять оставил ночной улов у него под дверью. Он больше не желает наступать на дохлых мышей! Он больше не желает вляпываться в пятна сажи! Где, его мать, трубочист?! Где, его всех родственников, Гринч, почему он не убрал «гостинцы» своего любимчика?!!

Вежливо пронаблюдав за истерикой начальства, Лейла поджала губы. По ее мнению всю эту суету можно было пережить, только демонстрируя выдержку и спокойствие. Впрочем, сердце библиотечной дамы было преисполнено недовольства. Выдавая Далии очередной том со стеллажа новых поступлений, Лейла сердито шептала, что на ее памяти такой казус случается впервые. Труп в библиотеке! Подумать только! Студенты рыщут по шкафам, а полицейские бродят по книжному хранилищу! Ужас! Кошмар!

И будто кто-то там, высоко-высоко на облаках, услышал сетования почтенной библиотекарши, потому как за окнами вдруг потемнело, налетел порыв сердитого ветра. В читальном зале стало темно — через высокие окна в помещение читального зала заползли предгрозовые сумерки. Сквознячок, осторожно заползающий через приоткрытую створку, принес запах дождя, грибов, каверзной летней простуды и обещание чего-то… чего-то мрачного и трансцендентально сурового.

И раздался глухой тоскливый вой.

Все присутствующие замерли.

Вой повторился.

Как будто и вправду играя накрепко затверженные роли в хорошо срежиссированном спектакле, все — и читатели, и библиотекарши, и служаки из Министерства Спокойствия, — подняли лица вверх.

Темноту за высокими стрельчатыми окнами разбила молния.

И снова повторился протяжный, вынимающий душу вой.