Корбино, с которым посоветовался Ферми, несмотря на свою убеждённость в том, что открытие состоялось, согласился с доводом, что подобные заявления слишком опасны, и необходимо как-то утихомирить разбушевавшиеся страсти. Совместно они написали заметку в газету, где Ферми указывал на то, что его работы показали лишь возникновение радиоактивности в элементах, обстреливаемых нейтронами, и превращение их в другие элементы; открытие элемента № 93 пока только предположительное; чтобы считать его доказанным, потребуется ещё немало тщательнейших исследований… С полной недвусмысленностью Ферми указывал, что главная цель исследований его группы заключается не в том, чтобы получить новый элемент, а в изучении явления в целом.

Это заявление Ферми мало чему помогло, и вокруг 93-го элемента в учёной среде разгорелись споры и дискуссии.

Когда-то алхимики верили в существование «философского камня», с помощью которого можно было бы превращать одни элементы в другие, прежде всего, конечно, неблагородные металлы в золото. Теперь же передовые учёные склонялись к мысли, что нечто подобное найдено. Нейтрон — это истинный философский камень, именно он превращает одни элементы в другие. Какое там золото! С помощью нейтрона удалось получить элемент, какого и в природе не существует!

Но удалось ли? Физики разных стран повторяли эксперимент Ферми, проверяли, уточняли и расходились во мнениях. У приверженцев получения 93-го элемента складывалось мнение, что он тоже радиоактивный элемент. В общем, представлялась такая же картина, какую давно уже выявили физики — цепь радиоактивных превращений урана или тория, только идущая за пределы периодической системы. Среди опровергателей особенно выделились немецкие физики супруги Ида и Вальтер Ноддак, которым принадлежала честь открытия редчайшего элемента рения. Ида Ноддак в серьёзном научном журнале выступила со статьёй, в которой указала на возможность получения при бомбардировке урана нейтронами не новых тяжёлых («сверхтяжёлых» — по таблице) элементов, а наоборот, уже хорошо известных — лёгких, образующихся в результате распада ядра на два или несколько крупных осколков.

Несмотря на большой авторитет Ноддак, к их предположению никто из ведущих физиков с серьёзностью не отнёсся, слишком оно казалось невероятным. Ида Ноддак уговорила своего мужа обратиться по этому вопросу к его близкому другу, ученику Резерфорда — Отто Гану, состоявшему профессором в Институте кайзера Вильгельма. Свидание учёных состоялось, но осталось без последствий. Отто Ган, выслушав своего друга, придал своему лицу суровое, даже воинственное выражение и, затянувшись сигарой, безапелляционно заявил: «Это невозможно!» Он предложил Ноддакам оставить сумасбродную идею о расщеплении урана и никогда о ней не вспоминать, ибо в научном мире такую глупость никогда не простят. Ида Ноддак свою статью прислала Ферми, но ни сам он, никто из его группы не придал ей значения.

В работе группы Ферми произошло такое, что заставило заняться исключительно новым непонятным явлением. По-прежнему испытывали на радиоактивность некоторые металлы, облучённые нейтронами. Однажды, когда таким металлом было серебро, вдруг заметили, что радиоактивность его изменяется в зависимости от… находящихся поблизости предметов. Сначала, конечно, это было приписано неточности измерения, ошибке опыта, но проверка показала, что всё правильно. Стали между источником нейтронов и облучённым металлом помещать различные экраны. Свинцовая пластинка очень незначительно повлияла на величину возбуждённой радиоактивности. Тогда Ферми рассудил: свинец — вещество тяжёлое, испытаем лёгкое, и поставил парафин. Облучив нейтронами, прошедшими через парафиновый экран, серебряный цилиндрик, его поднесли к счётчику — он словно с цепи сорвался, показав увеличение радиоактивности серебра в сотню раз. Это казалось какой-то чёрной магией: наиболее массивное вещество свинец ничем почти не воспрепятствовал потоку нейтронов, а лёгкое, парафин, сделало что-то невообразимое.