— Хорошо…

— Потом Напа затеяла ремонт мостовой в квартале… Я как-то раз вечерком из Университета возвращаюсь, а она тут как тут… Сидит на обочине, рядом фонарь чуть теплится, стоят вёдра с гравием, горка песочка, а она булыжнички обтёсывает и напевает… Тихонечко так, грустно…

Фриолар против воли своей тоже почувствовал, как начало пощипывать в глазах.

— Я к ней: «Напочка, да что с тобой?» А она: «Оставь меня, мэтресса, я в печали…» Я и так, и этак… Потом наконец, поняла. Когда она новый вид печенья изобрела. Недели две Напа сидела и гнула что-то из жести, какие-то формочки отливала. Потом этими формочками наделала печенюшек из сладкого теста, а как из духовки достала, начала всем печёным профилям кремовые бороды рисовать. Смотрю, а профиль-то я где-то видела…

— И кто он? — заинтересовался Фриолар.

— Понятия не имею. Помню, что видела какую-то очень похожую бороду здесь, в Талерине, в конце лета. Заходила к нам эта борода, ела Напину стряпню и очень нахваливала… А кто, откуда… не знаю. Улетела эта бородатая пташка, как будто и не было ее. Я, как просекла ситуацию, попробовала воззвать к Напиному Высшему Разуму.

Здесь мэтресса Далия приостановилась, примолкла. Фриолар, частично знакомый с тем уровнем энтузиазма, которого достигает в подобных воззваниях коллега-сапиенсолог, уважительно склонил голову.

— И что?

— Да, собственно, ничего… Она мне призналась, я ее простила, по-сестрински отчитала, сказала, что надо уважать себя, ценить собственное достоинство…

— А она?

— Напа глазами погрустнела, носик у нее покраснел, морщинками пошёл… Я и заплакала.

Мэтресса и сейчас, при одном воспоминании о событиях минувших дней, пустила скупую алхимическую слезу.

— Ты-то почему заплакала? — удивился толстокожий представитель противоположного пола.

— Ах, я уж и не знаю… Это всё так волнительно, так волнительно…

Фриолар попытался понять логику последних фраз Далии. Зашел в глубокую лужу; и только промочив сапоги, понял, что логика была абсолютно дамская.

Глубоко-глубоко в душе Фриолара это нехитрое открытие расцвело цинским фейерверком. Ура. Вот то, чего ему так не хватало в тишине Виговой Башни. Вот оно, настоящее дамское общество!

Теперь надо подумать, как от него избавиться.

— И что? То есть, — спохватился Фриолар. — Я, конечно, очень вам сочувствую, я вас так понимаю, так понимаю…

— Да что может понимать в чувствах женщины эгоистичный, избалованный жизнью, маскулинизированный алхимик, да еще и без научной степени в придачу!! — горестно повысила голос мэтресса Далия. Услышав этот вопль души, все наличные на улице дамы, включая лошадей извозчиков, укоризненно и сурово посмотрели на Фриолара. Фриолар споткнулся и поспешил закрыться от женской общественности шторм-шатром на железном каркасе. — Тем более, — продолжала между тем Далия всё более и более истерически-экстатическим голосом, не снижая, впрочем, темпа продвижения в направлении ресторации «Алая роза», — попробовал бы ты понять хоть что-нибудь в чувствах юной гномки, не бреющей бороды!!!

На этот вопль половина мужской составляющей встречных жителей дружно посмотрела на изящный округлый подбородок Далии, другая — на ее явно не гномью стать.

— Ну, я собственно, и не претендую на то, чтобы меня считали разбирающимся в чувствах… И, между прочим, собственную степень ты получила, когда была старше, чем я сейчас, в двадцать д…

Далия резко и очень удачно остановилась: ее локоть вонзился под дых Фриолару; тот коротко охнул и замолчал.

— Что ты там говорил о цифрах, маленький Фри-Фри? — медовым голоском осведомилась милая дама.

— Я молчу о цифрах, молчу… Я о том говорю, что, если ты вызвала меня за тем, чтобы помочь Напе — которую, как и тебя, очень ценю, уважаю и бесконечно люблю, — разобраться в чувствах… ох… Ну и локти у тебя, коллега… То, собственно, зря. Категорически не представляю, что можно сделать. Ты бы с какими-нибудь святыми братьями, монахами посоветовалась, с астрологами или с поэтами — они тоже неплохо разбираются в тонких материях девичьих душ… А у меня совершенно другая тематика исследований… Другая, так сказать, плоскость.