Шарль с леденящим кровь визгом прыгнул ближе к жаровне, вцепился в чашу… Заорал — она была горяча, как начинающий закипать чайник. Чаша полыхнула вдруг жарким золотом, расцвела неимоверной красоты узорами, и ни на волосок не сдвинулась с места. Больше того, когда Шарль попытался вынуть из ручки полыхающую болью ладонь, из основания волшебной чаши вырос золотой тонкий стебелек и красивейшим в мире наручником пристегнул горе-воришку к вещественной улике неудавшегося преступления.

— Ага, — удовлетворенно улыбнулся Виг, повернувшись и увидев случившееся. — Алхимия! Чего волынишь?! Садись, ступчай дальше! — велел маг, бросая в ступку кусочки «фарфоровой вазы». Фриолар, убедившись, что оба пленника связаны надёжно, добросовестно взялся за пестик.

— А что это за субстанция, мэтр?

Мэтр Виг умилился и с охотой объяснил.

— Скорлупа драконьего яйца. Конечно, на бездраконье можно заменить саламандровой сушёной шкуркой, или даже рачьим панцирем. Но мой девиз: магии отдавать самое лучшее. А, вот и Корвин вернулся…

Черный ворон спланировал на стол, выплюнул из клюва новорожденного мышонка. Еще слепой, голенький, мышиный младенчик отчаянно запищал. Шарль всхлипнул.

Мэтр аккуратно погладил мышонка, уверенно сделал надрез острейшим скальпелем, выдавил из детеныша несколько капель крови, потом смазал ранку мазью. Мышонок (пардон, конечно же, это была девочка) тотчас же успокоился. А когда мэтр от широкой души поместил малышку-мышку в рюмку, где ей досталась убойная доза спиртного…

Фриолар удивленно поднял брови. Мэтр охотно пояснил:

— Девственность — это общефизиологический феномен. И почти универсальный ключ к тысяче нереализованных возможностей. Если усилить такой кровью наведенный наговор или заклинание, м-мм! Такая прелесть получится!

Мэтр, сверкая глазами из-под густых черных бровей, шепча магическую абракадабру, широким жестом вылил капельки мышиной крови в пламя жаровни, и Шарль заорал во второй раз: чаша мгновенно заледенела. Теперь вместо огня ее ласкали небесно-голубые языки холода.

Из золотой чаша превратилась в серебряную.

— Подай мне мозг летучей мыши, — протянул мэтр руку. Фриолар мигом достал с полки нужную склянку. — Летучая мышь нарушает законы природы, открывая новые возможности; направляя свои стопы в небеса, а голову клоня к земле, она каждый день засыпает, отрицая живительную силу Солнца, и каждую ночь пробуждается, чтобы принести вечный сон другим живым существам…

Виг выбрал из похожих на сморщенные ядрышки фносских орехов самый крупный, с шептанием бросил его в чашу, в вязкую черную массу. Перехватив паранойяльный взгляд сыщика-неудачника, мэтр протянул Шарлю всю склянку: — Хочешь? угощайся. Так, что там дальше? Слюна гневливого самца. Это мы быстро, — Виг сосредоточился, плюнул в ледяное нутро жаровни, и вернулось обычное пламя. — Шерсть оборотня… Корвин, слетай, принеси свеженькую. Старую, наверное, опять моль поела.

— Шерсть оборотня?! — зашевелились кудряшки на макушке Шарля. — Что, вот так вот здесь можно встретить оборотня?

Мэтр сочувствующе посмотрел на молоденького идиота. Пернатый Корвин на редкость быстро вернулся и протянул бородачу пучок серой шерсти. Варево в чаше обогатилось еще одним ингредиентом, и стало откровенно мерзким. Буро-черная масса попыхивала, пузырилась, хлюпала, и вызывала у Шарля, который ближе всех располагался к этому зелью, рвотные позывы.

«Цинец», он же злодей, он же предполагаемый грабитель-убийца помешивал свое творение тонким скальпелем; теперь, когда это оружие оказалось в пределах досягаемости, Шарль почему-то не помышлял о том, чтобы его захватить или, не приведи боги, использовать. Тонкая длинная ручка и закруглённое лезвие неизвестного Шарлю тёмного металла, были покрыты волнообразными рисунками; от соприкосновения с субстанцией чаши эти узоры начали вспыхивать. После двух-трех десятков вспышек мэтр удовлетворенно хмыкнул, добавил порошок толченой скорлупы драконова яйца, горсть виноградных улиток (попутно объяснив всем желающим, что, конечно, огненная медуза с пентийского побережья в смысле магии ядрёней… Но улитки вкуснее); пошептал что-то… Потом аккуратно перенес чашу (Шарль нехотя двигался следом) на подоконник, поставил ее под белый свет ночного светила, сделал надрез себе на большом пальце, и уронил в колдовское зелье капельку собственной крови.