Соприкоснуться с исследуемой мною цепью преемственности Луллий мог ещё во время обучения в Сорбонне — перед тем, как поступить в университет Монпелье. Луллий и Дуне Скотт во время одной из лекций, прочитанных последним в Сорбонне, как-то схлестнулись в ожесточённом споре. Но Луллий был столь красноречив и убедителен в защите своей теологической точки зрения, что в результате эти двое стали друзьями.

Родившийся, подобно Бэкону, в Шотландии философ Иоанн Дунс Скотт (около 1265 или 1274–1308) был видным членом ордена францисканцев и испытал значительное влияние суфийской мысли. Он учил, что никто не в силах обрести чистое теологическое знание одними лишь средствами разума и что необходимым элементом такого познания должно быть откровение. Эти взгляды, безусловно, разделяли все практикующие алхимики.

На истинно суфийский подход Дунса Скотта — а этот аспект, как мне кажется, до сих пор не особенно принимался во внимание, — намекает тот факт, что из-за неортодоксальных методов преподавания этого джентльмена и его сторонников, его имя вошло в сленг в виде слова «Dunce». Чтобы понять всю значимость этого явления, следует помнить, что, подобно учителям дзен-буддизма с их загадочными и на первый взгляд глупыми речениями, суфийские мастера нередко использовали нелепые анекдоты и юмористические притчи на уровне мюзик-холла. Дунс Скотт отнюдь не был исключением, и многие современники считали его форменным клоуном на учёной кафедре.

Внутренняя логика и смысл историй суфийского типа может открыться ученику либо через размышления и личный опыт, либо (что более правильно) через внезапное озарение, причиной которого становится психологический шок от столкновения с вопиющей нелогичностью происходящего. Многие комментаторы соглашались, что так называемые суфийские шутки, по сути дела, шутками как раз и не являются. Однако это зависит от того, с какой стороны на них посмотреть. Их истинная цель — не в том, чтобы заставить аудиторию смеяться; их истинная суть не очевидна для восприятия непосвящённых.

Одна такая суфийская история обнаружилась в репертуаре западных комиков — буквально несколько лет назад я услышал её по телевизору, хотя и в несколько переработанном виде. Там она фигурировала как весьма бородатый анекдот, хотя на самом деле ведёт своё происхождение от муллы Насреддина, легендарного персонажа суфийского фольклора, действующего лица всевозможных «педагогических» историй, призванных проиллюстрировать те или иные философские идеи на нескольких уровнях сразу. Как-то раз лунной ночью один его друг застал Насреддина на улице за поисками какой-то потерянной вещицы.

— Где ты её потерял? — спросил его друг.

— Дома, — ответствовал Насреддин.

— Тогда почему ты ищешь её тут, на улице? — спросил пораженный друг.

— Потому что тут светлее, — невозмутимо ответил ему Насреддин.

Урок, зашифрованный в этой, казалось бы, совершенно ребяческой истории, гласит, что с духовной точки зрения искать лучше на свету мысли, чем во тьме очевидного и обыденного. Такое осознанно глупое поведение, содержащее, тем не менее, глубокий философский смысл, насквозь пронизывает весь суфийский фольклор и литературу и нередко бралось на вооружение странствующими «арлекинами», о которых у нас шла речь выше. Оно нашло себе применение и в алхимических текстах в форме намеренных лакун, двойных ходов, парадоксов, аллегорий и словесных игр.